— Но послушай, у меня нет никакого опыта в этих ваших терранских интригах. Если я правильно понял, ты предлагаешь перени… переманить его союзников, посулить им больше, чем он… Как это называется — подкупить? — я в этом ничего не смыслю, Доминик. Не умею я такие дела проворачивать.

— Этого от тебя не потребуется, — пробормотал Фландри, — достаточно содействия. Что может быть достойнее, чем помогать своим друзьям?

Граф Моргар, получивший во владение покоренные планеты Зантуди, был аристократом, могущество и влияние которого далеко превосходило его официальное положение. Жадность его также превосходила все разумные пределы.

Он сказал капитану Фландри:

— Терранин, твой совет отдать на откуп сбор налогов почти удвоил мои доходы. Но теперь туземцы взбунтовались против меня, при первой возможности убивая моих солдат и предпочитая сжигать свои фермы, чем платить оброк. Как поступают в Империи в таких случаях?

— Но ведь вам, конечно же, не составит большого труда подавить восстание, сэр, — сказал Фландри.

— Все верно, но с покойников уже ничего не возьмешь. Неужели нет лучшего способа? Всем моим владениям грозит хаос.

— Есть несколько вариантов, сэр, — Фландри стал перечислять некоторые из них: марионеточные местные советы, пропаганда, возлагающая всю вину на какого-нибудь козла отпущения, и прочие сценарии. Не упомянул он только о том, что все эти методы эффективны только при искусном применении.

— Достаточно, — произнес наконец граф, бросив на невозмутимо улыбавшегося Фландри суровый испытующий взгляд. — Ты успел оказать услуги многим шотланским лидерам, не так ли? Особенно это касается Нартеофа — захватив имперский арсенал, он стал большим человеком. Про других тоже есть что сказать. Однако создается впечатление, что от этого страдают скорее другие шотланы, чем Империя. Мне все еще непонятна смерть Норнагаста.

— История показывает, что перспективы большой наживы всегда вызывают внутренние конфликты, сэр, — сказал Фландри. — В подобной ситуации сильный воин должен сконцентрировать в своих руках как можно больше власти и тем самым объединить народ перед лицом общего врага. Именно таким образом первым терранским императорам удалось прекратить гражданские войны и стать властителями всей доступной в их времена Вселенной.

— Гм-м, да. Нажива — власть — богатство — да, да, какой-нибудь действительно достойный воин…

— Так как нас никто не слышит, сэр, — сказал Фландри, — рискну заметить, что Шотла сама видела много династических переворотов.

— Да… я, конечно, давал присягу королю. Но если предположить, только предположить, что подлинному благу Шотлы могла бы послужить свежая сильная кровь…

Подробностям этого дела они посвятили весь следующий час. Фландри предложил принца Кортана в качестве возможного ценного союзника, но предостерег от сближения с Торриком, у которого есть свои честолюбивые планы…

В день зимнего солнцестояния состоялся большой пир. Город и дворец утопали в ярком свете под оглушительный хохот и звуки музыки. Облаченные в лучшие из своих нарядов воины и аристократы хвастались друг перед другом будущим разорением Империи. Примечательно, что число пьяных стычек с кровавым исходом в этом году заметно выросло, особенно в высших слоях общества.

Неосвещенных углов все-таки было достаточно. Фландри стоял в одной такой нише у большого открытого окна и смотрел мимо городских огней на огромные белые холмы, освещенные бешено несущимися по небу лунами. Над головой по-зимнему ярко сверкали звезды; казалось, до них можно было достать рукой и снять с небосвода. Снаружи веяло холодом. Фландри поплотнее закутался в плащ.

Послышались чьи-то легкие шаги. Обернувшись, он увидел королеву Гунли. Ее высокую юную фигуру скрывала тень, но зато лунный свет падал на лицо, от которого исходило призрачное сияние. Настоящая красавица по терранским меркам, если не считать маленьких рогов и…

«Это все-таки не совсем люди. В них много человеческих черт, но ни один терранский народ никогда бы не проявил такой прямолинейности! — Улыбнувшись про себя, он подумал: — Но от женщин нигде не приходится ждать особого умения вести политическую игру, ни на Терре, ни на Шотле. Так что женщины здесь вполне человечны, с какой меркой ни подходи».

Шутливый цинизм сменился необъяснимой грустью. Черт возьми, ему нравилась Гунли. В последние месяцы они часто смеялись вместе, и ее искренность и доброжелательность… ладно, лучше не надо об этом.

— Что ты здесь делаешь в таком одиночестве, Доминик? — спросила она совсем тихо, и ее глаза в мертвенно-бледном лунном свете показались еще огромнее.

— Мне вряд ли следует веселиться вместе со всеми, — с горькой усмешкой ответил он. — Я стану причиной слишком многих стычек. Добрая половина из них до смерти меня ненавидит.

— А вторая половина не может жить без тебя, — улыбнулась она. — Ладно, мне самой не очень-то хочется там быть. Эти фритийцы такие дикари. Дома… — она посмотрела в окно, и слезы внезапно навернулись ей на глаза.

— Не надо плакать, Гунли, — тихо произнес Фландри. — Только не сегодня. Ведь этой ночью солнце заново начинает свой путь. В новом году всегда есть место новым надеждам.

— Я не могу забыть былые годы, — сказала она с поразившей его горечью.

Внезапно он понял:

— Был кто-то другой, да?

— Да. Молодой рыцарь. Но он был ниже меня по происхождению, и в результате я оказалась замужем за немощным старым Пендой. А Джомана погиб в одном из походов Сердика… — она обернулась к нему со слабой улыбкой. — Дело не в Джомане, Доминик. Он был очень дорог мне, но даже самые глубокие раны со временем заживают. Но я думаю о всех других юношах и их любимых…

— Мужчины сами стремятся к этому.

— Мужчины — может быть, но не женщины. Только бы не ждать изо дня в день корабль, на котором может оказаться лишь его щит. Только не качать на руках младенца, зная, что через несколько лет он превратится в окоченевший труп на одной из безвестных планет. Только не… Ладно, — она расправила изящные плечи, — все равно ничего не поделаешь.

— Ты очень смелая и красивая женщина, Гунли, — сказал Фландри, — такие, как ты, вошли в историю, — и он негромко запел сочиненную им в манере шотланских бардов песню: 

Внезапно она оказалась в его объятиях…

Свифаш, король Ситафара, был в гневе. Он расхаживал взад и вперед по внутренним покоям, хлеща себя хвостом по кривым ногам и изрыгая из клыкастой пасти картавые шотланские слова.

— Они обращаются со мной как с каким-то крайксом! — шипел он с сильным акцентом. — Я, король планеты и повелитель разумной расы, должен склоняться перед этим грязным варваром Пендой. Наши корабли занимают самые невыгодные позиции в строю, где меньше всего шансов на добычу. Чванливые шотланы на Ситафаре относятся к моему народу не как к военным союзникам, а как к закабаленным крестьянам. Это невыносимо!

Фландри уважительно помалкивал. Он бережно взращивал недовольство короля рептилий с того самого момента, как тот прибыл на Шотлу на совет, но важно было, чтобы Свифаш приписывал все эти идеи себе одному.

— Клянусь Темным Богом, я бы при первой возможности перешел на сторону терран! — выпалил Свифаш. — Ты говоришь, они достойно обращаются со своими подданными?

— Верно, опыт показал, что расовые предрассудки слишком большая роскошь, ваше величество. В действительности гражданами Терры являются не только люди. И конечно же, все вассальные государства Империи имеют внутреннюю автономию, не распространяющуюся лишь на некоторые торговые и военные вопросы, требующие единой политики. Кроме того, их правители могут рассчитывать на помощь и поддержку со стороны несметно богатой и могущественной Империи.